Неточные совпадения
Накануне
отъезда у него ночью раздулась губа. «Муха укусила, нельзя же с этакой губой в море!» — сказал он и стал
ждать другого парохода. Вот уж август, Штольц давно в Париже, пишет к нему неистовые письма, но ответа не получает.
— Вот, вот чего я
жду: этой улыбки, шутки, смеха — да! Не поминайте об
отъезде. Прочь печаль! Vive l'amour et la joie. [Да здравствует любовь и веселье (фр.).]
Я все
ждал перемены, препятствия; мне казалось, судьба одумается и не пошлет меня дальше: поэтому нерешительно делал в Англии приготовления к
отъезду, не запасал многого, что нужно для дальнего вояжа, и взял кое-что, годное больше для житья на берегу.
И вот пред
отъездом только, в самый тот день, когда уехали (я их не видал и не провожал), получаю крошечный пакетик, синенький, кружевная бумажка, а на ней одна только строчка карандашом: «Я вам напишу,
ждите.
И вот, вскоре после
отъезда старших детей, часов в десять утра, отслужили молебен и приказали мне идти в классную. Там меня
ждал наш крепостной живописец Павел, которому и поручили обучить меня азбуке.
Об этом спрашивает молодая женщина, «пробужденная им к сознательной жизни». Он все откроет ей, когда придет время… Наконец однажды, прощаясь с нею перед
отъездом в столицу, где его уже
ждет какое-то важное общественное дело, — он наклоняется к ней и шопотом произносит одно слово… Она бледнеет. Она не в силах вынести гнетущей тайны. Она заболевает и в бреду часто называет его имя, имя героя и будущего мученика.
Но и эти родившиеся на Сахалине
ждут только
отъезда родителей или мужей на материк, чтобы уехать вместе с ними.
— Очень трогательно будет, — шутила она за день до своего
отъезда. — Вы прежде успокойте всем, чем можете, вашу жену, да тогда и приезжайте; я вас буду
ждать.
В тот день, когда Наташа объявила мне, что знает про
отъезд (это было с неделю после разговора моего с князем), он вбежал ко мне в отчаянии, обнял меня, упал ко мне на грудь и зарыдал как ребенок. Я молчал и
ждал, что он скажет.
Наступило тепло; он чаще и чаще говорил об
отъезде из Петербурга, и в то же время быстрее и быстрее угасал. Недуг не терзал его, а изнурял. Голова была тяжела и вся в поту. Квартирные жильцы следили за ним с удвоенным вниманием и даже с любопытством. Загадка смерти стояла так близко, что все с минуты на минуту
ждали ее разрешения.
Я нашел всю компанию, то есть дядю, Бахчеева и Мизинчикова, на заднем дворе, у конюшен. В коляску Бахчеева впрягали свежих лошадей. Все было готово к
отъезду:
ждали только меня.
—
Подожди, душа моя, не могу я теперь видеть нашего разлучника… Перед
отъездом успеем.
Инсаров решился
подождать еще более положительных известий, а сам начал готовиться к
отъезду. Дело было очень трудное. Собственно, для него не предстояло никаких препятствий: стоило вытребовать паспорт, — но как быть с Еленой? Достать ей паспорт законным путем было невозможно. Обвенчаться с ней тайно, а потом явиться к родителям… «Они тогда отпустят нас, — думал он. — А если нет? Мы все-таки уедем. А если они будут жаловаться… если… Нет, лучше постараться достать как-нибудь паспорт».
По
отъезде ее Бегушев впал в мрачное раздумье. Мечты его о поездке за границу и о полном обладании Домною Осиповною рушились:
жди, пока она покончит все дела мужа! Как ему ничтожно показалось бытие человека! «О, хоть бы умереть поскорей!» — сказал он и прослезился.
«Любезная Наталья Алексеевна, — писал он ей, — я решился уехать. Мне другого выхода нет. Я решился уехать, пока мне не сказали ясно, чтобы я удалился.
Отъездом моим прекращаются все недоразумения; а сожалеть обо мне едва ли кто-нибудь будет. Чего же
ждать?.. Все так; но для чего же писать к вам?
Я, однако, желал проводить бабушку. Кроме того, я был в каком-то ожидании, я все
ждал, что вот-вот сейчас что-то случится. Мне не сиделось у себя. Я выходил в коридор, даже на минутку вышел побродить по аллее. Письмо мое к ней было ясно и решительно, а теперешняя катастрофа — уж, конечно, окончательная. В отеле я услышал об
отъезде Де-Грие. Наконец, если она меня и отвергнет как друга, то, может быть, как слугу не отвергнет. Ведь нужен же я ей, хоть на посылки, да пригожусь, как же иначе!
Я
ждал развязки дипломатических свиданий Шерамура с нетерпением, тем более что все это затеялось накануне моего
отъезда, и вот мне не терпится: вечерком в тот день, как он должен был представиться своей патронессе, я еду к ней и не могу отгадать: что застану? Но застаю ее очень веселую и довольную.
Гоголь с тяжелым вздохом признался мне, что без нас никак не может ехать и потому будет
ждать нашего
отъезда, как бы он поздно ни последовал.
Я уже начинал мечтать об
отъезде и
ждал только, чтобы прошли дядины именины, но в самый день этих именин на бале я увидел Веру Николаевну Ельцову — и остался.
Я
жду от них в условленных местах известий об
отъезде; по сначала писем нет, а потом извещают, что «еще не выехали», после — что «на Лину прекрасно действует покой и воздух», еще позже — что, «к удивлению, можно сказать, что врачи в Риге, кажется, ошибались и что операции вовсе, может быть, не нужно», и, наконец, — что «Лина поправляется, и они переезжают из города на дачу в Екатериненталь».
Софья Егоровна. Ужасно! Дал вчера честное слово явиться в избу к десяти часам и не явился…
Ждала его до рассвета… И это честное слово! Это любовь, это наш
отъезд!.. Он не любит меня!
Пóд вечер, накануне Манефина
отъезда, в ее келье сидели за чаем,
поджидая Василья Борисыча. Фленушка сказала Манефе...
Наконец наступил канун
отъезда. Завтрашнее утро — крайний, последний срок. Дело не
ждет, Чарыковский нетерпеливо и настойчиво понукает. Надо ехать, надо кончить все и беззаветно махнуть на все рукою!
Ничего нет хуже, когда приготовишься к
отъезду, снимешь палатки, уложишь вещи, и вдруг надо чего-то
ждать. Время тянется удивительно долго. Мои спутники высказывали разные догадки и в десятый раз спрашивали орочей о причинах задержки. Поэтому можно себе представить, с какой радостью они приняли заявление, что к вечеру море будет тихое, но придется плыть ночью, потому что неизвестно, какая завтра будет погода.
Долго после его
отъезда они
ждали, что он выкинет какую-нибудь безумную шутку для спасения бывшей правительницы, но со временем успокоились.
Встреча вскоре после
отъезда последней из Петербурга с княжной Людмилой Васильевной Полторацкой, подругой его детских игр, пробудила в нем страстное, неудержимое желание обладать этой обворожительной девушкой. Он пошел быстро и твердо к намеченной цели и, как мы видели, был накануне ее достижения. Княжна увлеклась красавцем со жгучими глазами и грациозными манерами тигра. Она уже со дня на день
ждала предложения. Граф тоже был готов со дня на день сделать его.
Когда она узнала об его
отъезде, что-то как будто кольнуло ей в сердце, но в этой боли она не дала себе ясного отчета. Ее, впрочем,
поджидала другая боль, другое горе.
Он отговаривал ее, советовал
подождать. Она согласилась. Но жизнь с скрыванием от домашних, с случайными свиданиями и тайной перепиской была ей мучительна, и она настаивала на
отъезде и бегстве.
В день
отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Курагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что-то, желая не быть услышанною, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого
ждала ее подруга.